И снова мы идем по Восточному Саяну

Часть 1. Начало

Ярким солнечным утром восьмого дня августа туристы клуба "Ермак" уходили в большой поход. Отъезд был назначен на восемь часов, но уже за полчаса до срока участники в полном составе собрались в помещении клуба. На полу тут и там грудились разноцветные горы рюкзаков, синий каяк притиснулся к стене рядом со связками весел, кухонное оборудование разместилось в больших котлах, египетской пирамидой громоздились мешки с упакованными катамаранами, сторожевой стеной выстроились пластиковые бочки с продуктами. Бездушную картину оживляли снующие в лабиринте вещей ребята разных возрастов. Гул голосов висел в воздухе, создавая сплошной звуковой фон.

В центре зала невысокая девушка в яркой безрукавке охрипшим голосом выкрикивала имена, что-то помечая на исписанных листках бумаги. Ее крепко сбитая фигурка естественно вписывалась в окружающий хаос. Яркий розовый румянец на нежных щеках, растрепанная копна роскошных, длинных и густых, русых волос выдавали некоторую нервозность.

Девушку зовут Саша Рябова. Ей двадцать лет, из них шесть - клубовского стажа. В этом походе на нее возложена миссия заведующей хозяйством. Теперь от Саши в огромной степени зависит настроение участников похода, потому что, как известно, сытый турист - довольный турист. Она же организует дежурство поваров и распределяет продуктовую нагрузку между участниками похода.

- Саша, почему у Тихонова-младшего и Гусарова такие тяжелые рюкзаки?

Сергей Анатольевич Грызлов, директор клуба, подошел к оживленно беседующей группе подростков, восседавших на огромных рюкзаках. Это были новички, которых в среде туристов называют "чайниками". Несмотря на обидное прозвище, ребята чувствовали себя, чуть ли не героями. Они отправлялись в такие места, где нет, не только людей, но даже телефонная связь не действует. На целый месяц! Впервые в жизни.

Мальчишки шустро соскочили со своих насестов. Сергей Анатольевич по очереди приподнимал доверху набитые рюкзаки. Опытному путешественнику не требуются весы, измерительным прибором ему служат мышцы.

- Не знаю, Сергей Анатольевич. Общественного груза у них на два, а то и три килограмма меньше, чем у девчонок. Я не проверяла, чего еще они туда натолкали, - не отрывая глаз от записей, с легким раздражением отозвалась Саша Рябова. Она уточняла график дежурства и уже сорвала голос, перекрикивая неумолкающий гомон.

Директор скользнул оценивающим взглядом по худеньким мальчишеским фигуркам, но досмотр учинять не стал, лишь покачал головой и пошел в свой кабинет. В конце концов, от лишнего всегда можно избавиться в дороге.

Крохотная комната, которую занимал руководитель клуба, едва вмещала письменный стол доперестроечных времен и два стула столь же почтенного возраста. По стенам, от пола до потолка, лепились узкие полки, забитые книгами. Сергей Анатольевич протиснулся на свое место за столом, откинулся на жесткую спинку стула и задумался.

Поход обещал быть непростым: центральная часть Восточного Саяна - это вам не парк Горького, а отправляющаяся туда группа представляла собой довольно разношерстную компанию в возрасте от четырех до сорока пяти лет. К тому же, она была великовата по численности - двадцать один человек. Проблему составляли не столько различия в туристическом опыте, сколько состояние здоровья и физические возможности участников. В другой ситуации Сергей Анатольевич, не обременяя себя, подобрал бы несколько надежных парней, для которых предстоящий маршрут - легкая прогулка. Но только не сейчас.

Этот поход был особенным. Во-первых, он был юбилейным. Десять лет назад Сергей Анатольевич, тогда молодой инженер-программист, бросил свою профессию ради создания детского туристического клуба. Вскоре о новорожденном заговорили всерьез, наравне с известнейшим в Красноярском крае турклубом "Абатак". В новом очаге туризма, названном "Ермак", начали познавать премудрости общения с Природой и выживания в естественной среде городские мальчишки и девчонки. Они ходили в пешие и лыжные походы, сплавлялись по рекам, участвовали в соревнованиях по ориентированию. Подрастая, многие оставались в клубе, а в создаваемых семьях появлялись новые маленькие туристики.

Традиционно каждый год в августе проводился "большой" поход куда-нибудь далеко от цивилизации на длительное время. К этому походу готовились загодя, его ждали, о нем мечтали. Каждый член клуба хотел стать его участником, но последнее слово оставалось за руководителем. Сергей Анатольевич, обладая врожденным чутьем психолога и педагога, избегал запретов. У каждого в жизни своя высота. Нельзя лишать человека возможности ее достижения. Необходимо иметь свой шанс. Сергей Анатольевич это понимал и, хорошо представляя вполне вероятные осложнения, не отказывал тем, кто страстно желал испытать себя, разумеется, при наличии необходимой подготовки.

В этом году большой поход ермаковцев был задуман как спортивный выход в горы со сплавом на катамаранах по реке Казыр. Предстояло прошагать двести километров по горному бездорожью, поднимаясь на два с лишним километра над уровнем моря, преодолеть несколько перевалов разной степени сложности. Последующие двести пятьдесят километров предполагалось оттачивать мастерство вождения катамаранов по водной артерии, прерываемой категорийными порогами.

Была у похода и познавательная цель. Часть пешеходного маршрута совпадает с тропами "федосеевцев" - геологов, проводивших в 1938 году первую топографическую съемку труднодоступных горных районов на юго-востоке Красноярского края. Участники похода пройдут по местам, где бродили в кирзовых сапогах, не имея приличного, по нашим понятиям, снаряжения, самоотверженные изыскатели. Агульское белогорье, долины рек Орзагай, Негота, Кинзелюк - это самое сердце Восточного Саяна. Сплавляясь по Казыру, не миновать памятника легендарной тройке, о которой в свое время слагали песни - исследователям А.Н.Кошурникову, К.А.Стофато и А.Д.Журавлеву. Не должны покрываться пеплом забвения имена людей, которые в трудном военном 1942 году искали путь для прокладки железной дороги через горную страну, именуемую Восточным Саяном.

Еще одной особенностью похода была его исследовательская направленность, из-за чего в официальных документах он громко именовался спортивно-туристической научной экспедицией. Во время горного перехода ребята совершенно самостоятельно должны будут выполнить конкретную поисковую работу - собрать семена дикорастущих трав для селекционного центра Красноярского научно-исследовательского института. Представитель этого НИИ тоже входил в число участников похода.

Сейчас, сидя в одиночестве у себя в кабинете, Сергей Анатольевич старался не думать о незавершенных делах и вполуха прислушивался к происходящему за дверью.

Восемь часов. Глаза вольно и невольно посматривают на угол дома, откуда должен появиться автобус. Все давно готовы, пора бы и в путь тронуться, ведь дорога предстоит дальняя. Сначала почти триста километров на колесах. Это не меньше пяти часов, да еще остановка на неопределенное время у вертолетчиков. Потом надо пройти первые несколько километров пешего маршрута, до темноты успеть поставить лагерь, приготовить ужин:

- Автобус!

Семь букв, соединенные в долгожданное слово, оказались поистине магическими. Вихрем сдуло сонную медлительность. Смешались в кучу вещи, люди:.

В автобус марки ПАЗ-3205, вместимостью двадцать шесть сидячих мест, надо было загрузить двадцать один человеческий индивидуум, столько же рюкзаков, размеры которых составляли две трети от роста носильщиков, продукты на месяц, включая две восьмидесятилитровые полиэтиленовые бочки и бочки с сухарями, шесть катамаранов и два каяка.

К моему изумлению, через полчаса все это уже находилось в салоне, рюкзаки и снаряжение заняли свободное от людей пространство в проходах и под сиденьями, каяки оказались накрепко привязанными к верхним поручням, и автобус, недовольно урча, отъехал от закрытой на месяц двери клуба.

У Агинского закончилась дорога с твердым покрытием и потянулась пыльная грунтовка. Относительно густонаселенные районы остались позади. Теперь жилье встречалось редко. После маленького поселка Кан дорога идет по берегу реки с одноименным названием. Слева за придорожными деревьями показалась большая поляна, на окраине которой сиротливо торчал старый сарай - ориентир, о котором упоминал начальник вертолетной базы. Это и есть наша "вертолетная площадка", откуда группа заброски через несколько дней полетит в саянскую глухомань к истокам Казыра. Открытое пространство тянется вдоль берега Кана примерно метров двести, ширина его около пятидесяти метров. Видимо, этого достаточно для маневров летающего транспортного средства стрекозиного типа.

Автобус сворачивает с дороги и останавливается посреди поляны. Ребята высыпаются из него, как семечки из дырявого кармана. После нескольких часов езды в душном салоне приятно размять затекшие ноги. День в самом разгаре, солнце нещадно палит, но с реки тянет прохладой. Благодать! Но что это?! Над продуваемом всеми ветрами прибрежном пространстве, покрытом невысокой, почти газонной растительностью, поднялось несметное полчище комаров! Откуда они? По всем приметам их здесь быть не должно. Тем не менее, стоит только чуть потревожить ногой поникшую, словно утомленную траву, целое облако крупных носатых насекомых мгновенно окружает смельчака со всех сторон. И тут уже кто кого! Какие-то "неправильные" комары, селятся не там, где надо:

Разгрузка идет быстро. Подгоняемые летающими аборигенами ребята дружно работают под зудящий аккомпанемент комариного войска. Никого не надо подталкивать. Не слышно даже любимого в подростковой среде вопроса "а почему я?". Через полчаса все необходимое передислоцировалось из салона автобуса на поляну. Получилась огромная куча добра. Как же все это уместилось в автобусе, снова удивилась я.

Сторожами на площадке остаются Андрей Козлов с тринадцатилетней Яной Сильвестровой и моим внуком Илюшкой. Это наша группа заброски. Нам предстоит провести вместе две недели до воссоединения с горнопроходцами.

Летний день долог, но и он когда-то закончится. Солнце уже давно перевалило зенит, а мы все еще на колесах. Сергей Анатольевич поторапливает ребят. Маленький Илюшка тоже спешит забраться в салон, но останавливается, услышав мамин голос.

- Илья, оставайся с дядей Андреем, помоги ему поставить палатку. Ты же большой мальчик. Дядя Андрей без тебя не справится.

Гордый от оказанного ему доверия малыш направляется к Козлову, а облегченный автобус выруливает на дорогу. Ребенок растерянно оглядывается и смотрит вслед машине, которая увозит его родителей. На глаза наворачиваются слезы. Он не понимает, почему мама и папа оставили его одного, но привык доверять взрослым. Если они уехали, значит так надо. Вот и дядя Андрей то же говорит. И ребенок, забыв вытереть струящиеся по щекам соленые капельки, отдается на волю судьбы.

Исторический момент - истинное начало похода! Больше не будет транспорта и проторенных дорог. Только собственные ноги, рюкзаки за плечами, лес и его обитатели, да звериные тропы.

Но зачем же опять столько комаров?! Ишь, кровососы! Тучей набросились на свеженькую кормёжку, злорадно пищат! Ребята, кто рукой, кто веткой отмахиваются от насекомых. Пройдет немало времени, прежде чем запахи леса пропитают городские одежды, и летающая фауна, признав людей за своих, оставит их в относительном покое.

Здесь мы расстаемся. Сергей Анатольевич уточняет:

- Значит, встречаемся 22-23 августа на стрелке Прямого Казыра.

Три дня в городе прошли, как в аду. Страшная жара висела тяжелым гнетом. Спасение можно было найти только в домах за плотно занавешенными шторами или широко рекламируемыми жалюзями Вланта. Кондиционеры еще не очень широко вошли в нашу жизнь.

Не буду описывать, как, обливаясь потом, металась по городу из конца в конец, (а город не маленький - сорок километров вдоль берега Енисея, и метро только в далекой перспективе), как, вытащив из постели совершенно больную Веру Ивановну - казначея институтского профсоюза, возила ее на такси в банк:

Наконец, деньги у меня в руках. Нет сил находиться дома, когда Илюшку где-то в лесу едят комары. Лихорадочно собираю рюкзак, пеку пирожки, набираю картошки (в походе, знаю по себе, больше всего скучаешь по хлебу и картошке), оставляю ключи у соседки с наказом поливать цветы и кормить кошку, и, созвонившись с начальником вертолетной базы, на первом же утреннем автобусе мчусь в Агинское.

Бурная встреча! Подозрительно раскрасневшийся Илья щебечет, стараясь рассказать обо всем сразу. Степенно подходит Андрей.

- Я знал, что вы сегодня к вечеру приедете. Только на час по времени ошибся.

Наша маленькая компания рассаживается у костра. Я достаю из рюкзака домашние пирожки. Разливаем в кружки по-походному крепко заваренный чай. Вода в Кане почти дистиллированная, безвкусная. Пока напьешься - не одну кружку осушишь.

Хорошо вот так сидеть на нагретом солнцем камушке, никуда не спешить и ни о чем не думать. Просто сидеть и, осторожно потягивая горячий чай, прижимать к себе маленького родного человечка.

- А Илья у нас заболел. Почти сразу, как вы уехали, - сообщает Яна. - Температура до 39 градусов поднялась. Я ему бисептол и парацетомол дала.

- Умница, не растерялась, - хвалю тринадцатилетнюю девочку, а сама испытываю легкие угрызения совести - оставила кроху на ребят. Но другого-то варианта не было! Четырехлетнего ребенка не закроешь дома одного на весь день. Вообще-то Илье не впервой оставаться с чужими людьми. Да и не чужие они ему, для него весь клуб - родня. Вся его маленькая жизнь прошла среди этих ребят. С двух месяцев вместе с ними посещает таежные избы, неоднократно лазил по пещерам, а первый сплав на катамаране совершил одиннадцати месяцев от роду. И все это даже без памперсов, о них еще никому в России не было известно. Родителям пришлось поломать голову, придумывая для мини-туриста комбинезончики и переносные транспортные средства.

Послушно проглотив таблетку, Илья успокаивается у меня на руках, сонно бормочет:

- Пойдем спать в па-атку. Я тебе покажу, где обувь оставить.

- Ну, конечно, рыбка моя, обязательно покажешь, - целую я бархатную щечку. - Откуда же мне знать, где в палатке башмаки ставят.

Осуществить обещанное малыш не успевает. Через минуту он уже крепко спит и ни на что не реагирует.

Андрей обрабатывает наше временное жилище изнутри репеллентом от комаров (налицо польза от цивилизации!). Выждав некоторое время, пока не улетучился характерный запах, мы устраиваем Илью на ночлег.

- Тетя Таня, что там с вертолетом? Когда он будет? - интересуется Андрей, когда мы возвращаемся к костру.

Этот вопрос для нас сейчас самый главный, но ответа на него я, к сожалению, не знаю.

- Ты помнишь, как мы договаривались, когда заезжали на аэродром: привозите деньги - вертолет ваш. Или я чего-то путаю?

- А что случилось-то?

Я бегло описываю свои приключения по поиску пропавших в анналах банков денег и перехожу к главному.

- Представляешь, отдаю деньги начальнику абсолютно уверенная, что тут же сяду в вертолет и прилечу к вам. Он выписывает мне квитанцию и спокойно заявляет: "А вертолета пока нет. Он на ремонте, лопасти сломаны. Сделаем и полетите". Мало того, пилота тоже нет, он в отпуске. Я в шоке. Плюхнулась на стул и не знаю, что сказать. "И когда же вы его сделаете?" "Не знаю, - говорит. - Ждите". Я, конечно, дико расстроилась. Только одно препятствие одолела, так другое подбросили. Даже рассердилась на дядьку. Вышла из кабинета, иду, куда глаза глядят, а он кричит вслед: "Погоди, как ты до своих-то доберешься?". А я откуда знаю? Я ведь даже не представляю, где вы находитесь. Привезли и привезли. Так он мне пообещал, что отвезет меня к вам после работы. Он на сенокос собрался и меня по пути подбросит. Так вот я к вам и попала.

- Понятно. Сдается мне, что не в лопастях тут дело, а в голодных буренках, - бормочет Андрей.

Мои новости ему явно не понравились.

Рано утром 14 августа, (для "сторожей" это был уже шестой день ожидания) еще лежа в палатке, мы, наконец, услышали характерный стрекот: лопасти вертолетного винта издавали хлопающие звуки. Моментально одевшись, мы выскочили из палатки и помчались к навесу: скорее снять тент, чтобы не сорвало ветром, который сопровождает приземляющийся вертолет.

Небольшой зеленый МИ-2, который Илюшка с ходу обозвал "жигулями" с пропеллером", развернулся над поляной и аккуратно опустился метрах в двадцати от нас.

- Первым рейсом летят бабушка с детьми и самый тяжелый груз, - энергично распорядился вертолетный начальник Александр Николаевич.

Горы разбегаются в стороны, внизу протекает река. Это Казыр или что-то другое? Очень хочется спросить, но это абсолютно невозможно. Каскад низкотональных звуков нещадно долбит барабанные перепонки. Уши, кажется, онемели от изумления.

Пилот и штурман, как ни в чем не бывало, всматриваются в землю. Смотрю и я. Мысленно воспроизвожу в памяти карту, пытаюсь сориентироваться. Вот характерный изгиб русла. Наверно, это все-таки Казыр.

Вертолет опускается ниже, разворачивается хвостом к воде и, прицелившись, пикирует на самый край галечно-песчаной отмели.

Совершенно оглохшие, нетвердо ступая ватными ногами, мы с ребятишками вываливаемся на землю. Торопливая разгрузка (почему мы теперь все время спешим?), и большая стрекоза, сверкнув на солнце зеленым боком, исчезает вдали, унося с собою только пилота. Штурман-начальник покинул борт вместе с нами.

Я оглядываюсь по сторонам. Довольно широкая река, быстрое течение, прозрачная вода. Глубина, похоже, немалая. Противоположный левый берег низкий, заросший ивняком. Вид у него, прямо скажем, непривлекательный.

Отмель, на которой оказались мы, через несколько метров упирается в заросли кустарника. Среди веток на полуметровой высоте застрял мусор, который обычно приносит река - сухие палки, водоросли, щепки. Однако, похоже, вода частенько затапливает это место. Это странно. Обычно пологим бывает только один берег реки, другой, из-за вращения планеты вокруг своей оси, всегда обрывистый, подмытый водой. Правда, такое характерно для сибирских рек, протекающих с юга на север. Казыр же перечеркивает карту с востока на запад, значит, данной закономерности может не подчиняться.

На чистом, лишенном коры бревне устроился вертолетный начальник Александр Иванович - натягивает на ноги сапоги-бродни. Решил порыбачить, пока не вернется вертолет. Закончив с экипировкой, достает удочку.

- Куда вы нас завезли? - спрашиваю я, отмахиваясь от роя налетевшей, откуда ни возьмись, мошки.

В ответ я ожидала что-нибудь, вроде "хотели покормить комарье - получите и распишитесь". Вопрос риторический, но мужчина понял его буквально.

- У тебя карта есть?

- Есть, - несколько оторопела я.

- Доставай, покажу.

Я ринулась к рюкзаку, заметив одним глазом, как нетерпеливо переступает ногами вертолетчик. Не терпится закинуть удочку. Надо срочно занять его разговором, пока не сбежал.

- Я уж подумала, заблудились мы среди скал. Куда ни посмотришь - везде горы и все одинаковые, - пожаловалась я, разыскивая в рюкзаке карты-километровки.

- Обижаешь! Я тридцать лет штурманом летаю, - изображая оскорбленное самолюбие, добродушно ухмыляется вертолетчик.

Он уже рвется к реке. Вся его поза - вскинутая удочка, носки бродней повернуты в сторону реки - выражает пятисекундную готовность. Куда спешит? Никто его рыбу не выловит. Кроме нас здесь никого нет. Да где же эти чертовы карты? Вроде укладывала в клапан, чтобы всегда под рукой были.

- Ну, что ты копаешься? В своем барахле разобраться не можешь? - нетерпеливо ворчит рыболов, а я делаю для себя вывод: рыбацкая страсть сильнее джентльменства, коли заставляет забыть о вежливости.

Карты нашлись, наконец, в боковом кармане. Я выбрала нужную и, затолкав остальные на прежнее место, развернула ее на коленях. Мельком глянув, штурман-ас тычет пальцем значительно ниже впадения Прямого Казыра.

- Но нам же не сюда!

В моем голосе пока еще только недоумение. Может, он просто не разглядел, случайно указал не на тот приток, вон их сколько в Казыр впадает. Но следующее пояснение должно было рассеять мои сомнения в его невнимательности или некомпетентности.

- На вашей стрелке невозможно было сесть, - мимоходом бросает летчик великолепную фразу и, не обращая больше на меня внимания, удаляется, шлепая сапогами по гладким окатышам.

- Как же так? - лепечу я.

Вопрос повис в воздухе.

Ничего себе, влипли! Я вспоминаю непрерывную полосу леса, начинающуюся сразу от реки, которую видела в окно вертолета. Подходящая площадка действительно не просматривалась. Хотя, откуда мне знать, какая площадка может считаться подходящей для этой букашки? Да и для любого другого вертолета. Мои познания о подобном виде транспорта ограничиваются лишь той информацией, которую предлагают зрителям создатели фильмов-боевиков.

Судя по карте, мы, похоже, приземлились километров на десять ниже по течению от нужного нам места:

Вертолет появился неожиданно. Мы ждали его с востока, а он вынырнул с запада, возвестив о своем прибытии нежным стрекотом. Зависнув над островом, он примерился и тяжело плюхнулся вблизи кучи сваленного добра. Мне даже показалось, что железная машина жалобно звякнула, хотя слышать я этого, конечно, не могла из-за диких звуков, порождаемых вращением лопастей и работой двигателя.

Откинулась дверка, и мы застываем с открытыми ртами, не столько от шума, сколько от удивления. Весь салон забит до самого верха, завалено даже место штурмана. Совершенно обалдевший Андрей, словно таракан, выползает из щели между мешками и веслами. Оказывается, груза осталось столько, что вертолет сумел подняться только с разбега и то не сразу, а со второй попытки. Перегруженный, он летел к нам два часа. Отсюда и получасовое опоздание.

Освободив салон, мы благодарим летчиков и, попрощавшись, отходим подальше к кустам. Вертолет делает круг над островком, затем поднимается вертикально вверх и исчезает в ослепительных лучах высоко стоящего солнца.

Вот и все. Когда теперь мы снова увидим людей? В голове пока еще не укладывается, что населенные районы остались за бескрайними саянскими далями, и что человека в этой глухомани если и встретишь, то исключительно редко.

Андрей трясет головой, в надежде избавиться от гула в ушах, но эта напасть будет преследовать его целую неделю. Нам с ребятишками повезло больше - уже на третий день мы чувствовали себя нормально.

- Андрей, мы на острове. Подходящего для лагеря места поблизости нет. Надо искать, - докладываю ему, как более опытному туристу, в тайной надежде свалить решение проблемы на другие плечи.

- Все нормально. - Андрей совсем не шокирован, как я ожидала. У него есть для нас приятное сообщение. - Ниже по течению стоит изба. Я заметил, когда летели. Вы катамаран собирайте, а я пойду дорогу разведаю.

Какая хорошая новость! Мы с энтузиазмом принялись за катамаран. Илья как большой закручивал гайки, помогал натягивать резину, которой мы стягивали алюминиевый каркас, старательно размахивал пустым мешком, захватывая воздух, чтобы накачать баллоны катамарана. Получалось у него неважно, малыш огорчался, а я успокаивала его, убеждая, что он слишком требователен к себе. Когда же сборка была закончена, оказалось, что мы не с той стороны привязали раму. На переделку времени не оставалось. Так и сплавлялись на перевернутом судне.

До избы, расположенной на левом берегу Казыра, напротив нижней оконечности острова, оказалось не далеко, но и не близко - метров шестьсот по прямой. За шесть рейсов мы с Андреем переправили весь груз.

На последний рейс остались только личные рюкзаки и дети. Устроившись между баллонами на рюкзаках, Яна крепко обхватила Илью, и мы вышли на струю. Река здесь быстрая, чалиться предстояло на значительной глубине, выгребая против течения. За шесть предыдущих рейсов я основательно устала, руки тряслись от напряжения, я с трудом удерживала весло. Андрей, заметив это безобразие, перекрикивая шум воды, командовал:

- Греби сильней! Снесет ведь! Раз! Раз! Раз!

Как только берег оказался на доступном расстоянии, он, не мешкая, перепрыгнул на землю, подтянул катамаран и обмотал чалку за толстое дерево. Весло выпало из моих рук. Собравшись с последними силами, я передала Андрею Илью. Поднялась на берег и Яна. Мы забрали рюкзаки и вытащили из воды катамаран. Переправа закончилась.

Переполненный событиями день клонился к вечеру. Хотелось поскорее устроиться на ночлег, но обиженный невниманием желудок требовательно напоминал о себе. Кому что, а я мечтала о хорошей кружке горячего чая! Он для меня как допинг. Если я сейчас не получу хоть глоток, то ни на какие действия больше не способна.

Приближалось время встречи - 22-23 августа. Мы все чаще задумывались, как лучше сообщить ребятам о нашем местонахождении. С правого берега, да и с реки, наше жилище не заметно, поэтому мы поставили опознавательный знак. На отмели посередине реки, напротив нашей стоянки, вкопали длинный шест с натянутой на верхнем конце моей ветровкой, сшитой из яркой разноцветной ткани. Мера эта оказалась бесполезной, но кто знал, как сложатся обстоятельства?

Больше всего беспокоило то, что, выйдя на Прямой Казыр, ребята не найдут там нас. Не надо обладать особым воображением, чтобы представить их состояние, когда они увидят пустую поляну. Необходимо было каким-то образом оставить информацию именно там, на Прямом Казыре. Обсуждение проблемы закончилось предложением Андрея, с которым мы все согласились.

- Сделаем так. Мы с Яной утром 22 августа уйдем на Прямой Казыр. Туда километров десять. К вечеру дойдем. А вернемся на следующий день вместе со всеми.

На том и порешили. Но жизнь внесла свои коррективы.

В ранних сумерках утра 21 августа, когда у нормального человека самый крепкий сон, вдруг широко распахнулась дверь, и откинулся прикрывавший ее полог. Я мгновенно вынырнула из чуткого забытья и, не шевелясь, чуть приоткрыла глаза. На фоне светлеющего прямоугольника вырисовывался силуэт человека. Он стоял неподвижно, ослепленный полумраком избы.

Мы так привыкли к своему автономному существованию, что появление человека, мягко скажем, обескураживало. Возникла сразу куча вопросов. Откуда он здесь, в глуши, столь далекой от обжитых мест, что даже неверные тропы по берегам реки, и те пробиты звериными копытами. Почему один? Отбился от группы? Кто он? Геологи здесь давно не работают, туристы слишком редки, это вам не Ергаки, где людей, как отдыхающих на курорте. Охотник? Но до сезона охоты еще далеко. А может он не случайно один? Или он совсем и не один?

Спокойно, тетя Таня!

Я всматриваюсь сквозь завесу ресниц. Свет занимающегося утра за спиной незнакомца мешает рассмотреть подробности. Однако ж, какой-то потрепанный наш пришелец, на десантника явно не тянет, а вот на сбежавшего с зоны - вполне. На голове ничего, кроме спутавшихся темных волос, с худых плеч безнадежно спадает оборванный, потерявший форму линялый свитерок, на ногах - разбитые сапоги, вместо рюкзака - обыкновенный мешок, прихваченный веревкой по углам, скрывающий небогатые, видно, пожитки.

Может быть, это все-таки охотник? Хотя в моем представлении данный типаж должен выглядеть несколько иначе, все же останавливаюсь на этом предположении. Вдруг мысль действительно материальна, и негатив в сознании способен вызвать адекватный отклик в физическом мире. Уж лучше выглядеть наивной чукотской девушкой, чем невольно накликать беду.

Стараясь не делать резких движений, я бесшумно села, не спуская ног с лежанки. Илюшка спал, свободно раскинув в стороны все имеющиеся конечности. С краю оставалась узкая полоска шириной в две ладошки, где только что мостилась я, изображая собой защитный бортик. Инстинктивно загородив собой малыша, я, как можно дружелюбнее, обратилась к незнакомцу:

- Доброе утро! Вы, наверно, охотник - хозяин этой избы?

Он заговорил негромко, но быстро, выпаливая столько слов сразу, что я вскоре оставила попытки понять что-либо из его словесного водопада. Определенно одно: он рад неожиданной встрече с людьми. Отпустив полог, человек оживленно жестикулирует, рассказывает, по-прежнему стоя в дверях, как добирался сюда с речки Гутары, протекающей по ту сторону хребта в Иркутской области, и постоянно повторяет, что он без оружия, нет даже ножа. Я удивляюсь, как же можно без ножа в тайге, и вновь, как во время пожара, испытываю необъяснимое чувство облегчения и смутной надежды. Не перебивая, слушаю, сидя на нарах возле спящего Ильи. Понятно, что после двухнедельного, как он утверждает, одиночества человеку приятен сам процесс общения с живыми людьми. Пусть выговорится. Я даже не очень прислушиваюсь к тому, о чем он говорит. В тайге встречаются разные люди, и не всегда им хочется рассказывать о себе правду, но главное, кем бы он ни был, для нас (я почувствовала это интуитивно) он не опасен.

Бессвязный монолог неожиданно обрывается коротким вопросом:

- А у вас чай есть?

Извиняющийся тон, напряженное ожидание ответа меня не насторожили. Я ведь уже решила считать его охотником, что бы он там ни сочинял.

- Да, конечно! Пойдемте к костру. Там в котелке холодный чай. А сейчас свежий заварим, завтракать будем.

Мы выходим, аккуратно прикрыв дверь.

Незнакомец довольно потирает руки и сейчас же развивает бурную деятельность. Холодный чай он пить не стал.

- Где тут у вас топор?

Все у него получается споро, ловко, хоть и несколько суетливо. Пока я ходила к реке за водой, костер уже разгорелся, огонь яростно мечется по сухим, мелко нарубленным дровам, и вот уже мы сидим по разные стороны костра и потягиваем из кружек обжигающий ароматный напиток. То, что в моем понимании было круто заваренным чаем, оказалось "ослиной мочой". Незнакомец заварил "настоящий чай", попутно объяснив разницу между ним и чифиром. Оказывается, чифир надо обязательно некоторое время "варить", а чай напаривают в чуть остывшем кипятке.

Из избы вышел Андрей. Вероятно, он слышал разговор в избе, потому что, увидев постороннего, не удивился, подошел, протянул руку, приветствуя. Устроился по-хозяйски на лавочке возле костра, поинтересовался, какова ситуация в верховье Казыра. Сейчас нам неплохо было бы знать, насколько сложен путь до Прямого Казыра, как быстро можно его преодолеть. Завязался разговор. Андрей слушал, изредка задавая уточняющие вопросы.

Поднялись Яна с Ильей. Началось обычное утро с обычными в это время суток делами: умывание, завтрак, уборка: Я возилась у костра, когда вдруг почувствовала какое-то движение за спиной. Резко оборачиваюсь и вижу более чем странную картину.

Так называемый охотник обхватил Илью обеими руками, как в фильмах про бандитов и заложников, и прижимает к себе, не по сценарию пряча его лицо в складках своей одежды. Я вскочила. Вот ты как! А я-то посчитала этого человека неопасным! Что ему надо? Зачем схватил ребенка?!

Пока в моей голове вихрем крутятся бессвязные мысли, события продолжают развиваться. Якобы охотник несильно отталкивает ребенка, и, закрыв заросшее черной щетиной лицо руками, мчится к реке.

Все случилось так быстро, что я не успеваю ничего понять. Так и торчу соляным столбом, только головой верчу. Ищу глазами Андрея, может он объяснит, что происходит.

- Осы, - коротко бросает тот, поймав мой взгляд.

Воздух, застрявший в грудной клетке, самостоятельно покинул ее, я шумно вдохнула и обрела способность соображать. Короткого взгляда хватило, чтобы оценить обстановку. Илья не пострадал, а вот его защитнику, по всей вероятности, сейчас несладко. Я срываюсь с места и бегу в избу за аптечкой, развожу в кружке соду, прикидываю, чем заменить пинцет, чтобы извлечь жало. Со страху я даже не вспомнила, что жало в теле жертвы оставляют только пчелы, а осы, шмели и шершни используют его в качестве многоразового шприца для впрыскивания яда.

Кто потревожил осиное гнездо, я не выясняла. В конце концов, это не важно. Главное то, что результатом необдуманного вмешательства стало ответное нападение. Стайка ос яростно кинулась на первого, кто попался на их пути, и этим первым оказался Илья. Охотник, увидев, как малыш отмахивается от обозленных насекомых, моментально среагировал и поспешил закрыть Илью собой. Тогда осы переключились на непрошенного мазохиста. Их исправительные работы, проведенные по оригинальной методике, с использованием небольших доз яда имели успех: лицо нашего охотника перекосилось и распухло. Где там искать следы укусов! Как следствие, моментально поднялась температура.

Я достала две таблетки аспирина, анальгин, супрастин, приложила к горячему лицу холодный содовый компресс. Охотник, снисходительно улыбаясь, принимает мои заботы, послушно проглатывает таблетки, подставляет лицо под холодную тряпицу.

Спустя полчаса мы собираемся у костра, пьем чай и слушаем нашего нового знакомого. Надо заметить, что произошедшее событие ничуть не повлияло на его разговорчивость, а лицевая коррекция не изменила ни дикции, ни скорости извержения словесного потока.

Зовут незнакомца Владимир Иванович Климанов. Ему 54 года. По его словам, почти двадцать лет провел в лесу, промышляя охотой. В этом году получил новые угодья и до начала сезона, по летнему теплу, решил пройти пешком, осмотреться, где какой зверь водится, где растет кедрач, ягодники, выбрать место для зимовья. К нам пришел с верховьев Казыра. Людей до нас не встречал. Из расспросов Андрея понял, что у нас серьезная проблема, и, узнав подробности, решил задержаться до прихода ребят - может, чем-то помочь сумеет.

Теперь он держался свободнее, но рамок не переходил, нецензурщины себе не позволял, старался каждому угодить, лишь брошенная вскользь фраза, да прямой, насмешливый взгляд темных, глубоких глаз выдавали в нем человека независимого и далеко не робкого десятка. Он умел всегда найти себе дело и при этом не путаться под ногами. Напрягала только невероятная словоохотливость этого человека, но вскоре мы стали воспринимать его, как включенный радиоприемник и перестали обращать внимание на "звуковой фон".

Позднее, выбрав момент, когда я одна полоскала в реке белье, ко мне подошел Андрей. Он устроился на камне спиной к реке так, чтобы никто не мог подойти к нам незамеченным, и сказал:

- Скорей всего, этот человек не тот, за кого себя выдает. Будем считать, что для нас он не опасен. Мы его не знаем, ничего плохого ему не сделали. Попробуем использовать ситуацию в своих интересах. Сделаем так. Завтра вы с детьми останетесь здесь, а я с этим дядькой уйду на Прямой Казыр.

- Хорошо, - согласилась я и, понизив голос, добавила, - только будь осторожен.

Я не люблю неизвестность, мне было легче самой отправиться на стрелку Прямого, но при этом не выпуская из виду детей. Как говорится, и рыбку съесть, и костью не подавиться. Но, объективно оценивая реальность, я не заблуждалась на свой счет и понимала, что в этой ситуации толку от меня будет больше здесь, на базе.

Если Андрей и беспокоился за нас, то ничем своих чувств не выдавал, наоборот, все его поведение выражало уверенность, что пребывание в безлюдной глуши бабенки с двумя малолетними детьми - явление отнюдь не исключительное.

На следующий день, 22 августа, после плотного обеда, взяв удочки и еды на 3 дня, Андрей и дядя Вова ушли на Прямой Казыр, точнее в его устье - место слияния с Казыром. Палатку не брали, поскольку на стрелке должна была стоять изба. Мы предполагали, что вечером или на следующий день они встретятся там с группой Сергея Анатольевича.

Две невысокие мужские фигуры скрылись в кустарнике: коренастая Андрея и худощавая дяди Вовы. Мы остались одни: я, Яна и Илья.

Томительно долго потянулось время. Нудный дождь шел уже сутки, порождая в душе тревогу. Вода в реке поднялась на полметра, а от Прямого Казыра до нас, по словам дяди Вовы, не миновать нескольких бродов. Если дождь не прекратится, их затопит. Как тогда пойдут ребята?

Дождь портит настроение и детям. Они ссорятся из-за топора и спичек. Илья обижается, если не успевает раньше Яны наколоть дров и разжечь костер. Сердито кричит:

- Я же один у вас мужчина остайся! Значит, я дойжен деать мужскую аботу!

Правильные слова, но уж очень забавно звучат они из уст четырехлетнего ребенка.

Мы одни уже вторые сутки. Если "встреча на Эльбе" состоялась вчера, то сегодня ребята могли бы дойти до нас, но уже вечер, а никаких посторонних звуков вокруг не слышно.

К концу августа день заметно укоротился, и сумерки наступают уже в девять часов вечера. Я с детства боюсь темноты, во мраке мне всюду чудятся пауки. Не могу сказать, что эти восьминогие членистоногие создания вызывают у меня стойкую неприязнь. Днем я спокойно могу их разглядывать, подолгу наблюдать за охотой на мух, но ночью они превращаются в жутких монстров. У нас дома всю ночь горит свет в коридоре. Он разгоняет видения. Но нельзя же показывать свой страх детям. Поэтому мы ложимся спать пораньше, пока солнце еще не село за горы, чтобы уснуть да наступления темноты, и чтобы поскорее наступило утро.

Утро третьего дня без Андрея заглянуло в окна радостными лучами солнца. Все-таки как сильна связь человека со светом! Нет дождя, исчезли тучи, выглянуло солнышко, и настроение сразу меняется в лучшую сторону. Мы с восторгом смотрим на восток, а там... сверкают ослепительно белым снегом вершины далеких гор.

- Баба, это зима наступиа? - недоумевает малыш. - Значит, скоо Дед Мооз пода-ки пьинесет?

- Нет, Илюшенька, - вздыхаю я. - Это означает только то, что нашим ребятам в горах сегодня ночью померзнуть пришлось.

У меня сильно развито воображение, да и некоторый опыт подсказывает, как бодрит зимняя непрошенная свежесть. По коже пробегают нервные мурашки, я невольно вздрагиваю. Нам-то в избушке тепло и уютно:

Уже 24 августа. Если не случилось ничего непредвиденного, то сегодня надо ждать прихода ребят. Для нас это праздник, а праздник - это, прежде всего, хлопоты.

Мы хорошо протапливаем печку в избе, убираем лишние вещи, расчищаем площадку вокруг кострища. Народу соберется много, каждому захочется поближе к огню. Двумя большими бревнами прикрываем угли, чтобы в любой момент быстро развести костер, приготовить еду, подогреть чай. Да и обсушиться, наверно, ребятам придется - вода в реке не спадает, броды, скорее всего, теперь глубокие.

Оглядываемся по сторонам, может, упустили что. Вроде ничего не забыто. Осталось привести в порядок себя. Хорошая хозяйка всегда все успеет: и еду приготовить, и в доме прибрать, и гостей встретит красивая, да нарядная. А чем мы хуже?

Начинаем с Ильи. Волосы у него отросли длинные, как у девочки. Светлые шелковистые кудри завиваются в ямке на шее забавной косичкой. Усаживаю Илью на большую чурку. Яна хобой отгоняет мошкару.

Хоба - это кусок пенополиуританового коврика. Название это приспособление получило от междометия "Хо-ба!", которое произносят, когда плюхаются пятой точкой на бревно или камень, предварительно подпихнув (под попу, разумеется, а не под камень) для мягкости хобу. Она, как и коврик, гарантирует вам защиту от всевозможных болячек, связанных с переохлаждением. В транспортном положении хобу носят на пояснице, закрепив резинкой. Выглядит не очень эстетично, зато удобно - в любой момент можно воспользоваться. Хобой можно создавать тягу при разжигании костра или, как сейчас, использовать в качестве опахала.

Наступает ответственный момент - начинается стрижка. Четырехлетнего ребенка и мастеру-то в салоне подстричь сложно, что уж говорить о походных условиях. Но мы стараемся, сознавая торжественность предстоящего момента. Я щелкаю ножницами, Яна подсказывает, где и сколько убрать, Илья терпеливо высиживает на чурбане. Странный мальчишка, дома его в три приема стричь приходилось, а тут, смотри-ка, только щурится, когда легкая прядь волос, падая, случайно заденет лицо.

Наконец, наш саянский ирокез готов: голова лысая, лишь поверху, ото лба до шеи, топорщится узкая полоска коротких волосенок. Для полноты картины прикрепляем на поясе репшнуром ножны, на спину накидываем оленью шкуру, которую подарил Илье дядя Вова. Чего-то еще не хватает... И тут Яну осеняет:

- Ему надо лук со стрелами сделать!

Илья восторженно прыгает, а я растерянно улыбаюсь.

- Ну, знаешь! Я уже лет тридцать не брала в руки стрел. Не помню, как лук делается.

- Тетя Таня, я сделаю, - в который раз удивляет меня Яна.

В свои тринадцать лет она не умеет отличить сосны от кедра, но легко управляется с топором, разводит костер в любую погоду. А еще она замечательно готовит в котелке кашу. Поверьте, это далеко не простое дело.

Вечереет. Из леса незаметно подкрадываются тихие сумерки. Никого... Мы по-прежнему одни в самом центре Саян, где даже вертолету некуда приземлиться, а до ближайшего жилья не одна сотня километров. Как говорит Сергей Анатольевич, локоть по карте.

Мы уходим в избу, зажигаем свечку и достаем игральные карты. Яна раскладывает простенький пасьянс. Мы с Ильей завороженно следим, чем закончится гаданье.

Вдруг Яна поднимает голову, замирает, прислушиваясь. Действительно, слышатся голоса, открывается дверь. Мы радостно вскакиваем и тут же застываем на месте: дядя Вова и Андрей вернулись одни...

Ну что ж, по неписанным таежным законам сначала накормим, а потом расспросим, что бы там ни случилось.

За чаем слушаем грустный рассказ.

Поднимаясь по Казыру, Андрей с дядей Вовой прошли пять бродов. Тропа то терялась, то появлялась вновь. У прижима она круто ушла вверх и исчезла совсем. Шли через лес напролом. Дорогой несколько раз останавливались половить рыбу. К устью Прямого Казыра, правого притока Казыра, вышли уже к вечеру. Устроились в маленькой избушке, притаившейся в лесу, метрах в двадцати от берега. Подсушились, наготовили дров. Пила в избе была, а топор брали с собой. Там и заночевали. Утром после нехитрого завтрака ушли по Прямому Казыру навстречу ребятам. Отмерили километров десять, дошли до избы в среднем течении притока, но подниматься в нее не стали, и без того было ясно, что она в данный момент необитаема. Вернувшись к избе на стрелке, сходили вверх по Казыру до порога. Но и там не обнаружили следов пребывания людей.

На следующий день еще раз поднялись немного по Прямому, но вскоре вернулись. В избе вскипятили воду, заварили чай, оставили на столе записку с нашими координатами. На бревне возле кострища поставили бутылку с другой запиской. Андрей привязал ее ниткой за крышку и опустил внутрь так, чтобы она не касалась стенок и не намокла. В ней - пять слов: "Ермаку: ищите избушку, там записка".

На обратном пути бродили уже по пояс в воде. Завтра, 25 августа, набирают продуктов, так как у ребят еще вчера должны были закончиться припасы, забирают катамаран и с утра отправляются обратно на Прямой Казыр. Договариваемся, что в худшем случае они ищут три дня, оставляют продукты и возвращаются. Тогда сплавляемся на катамаране до охотничьей базы, где есть рация, и вызываем МЧС.

Дядя Вова порезал большой палец на правой ноге. Рана неопасная, но глубокая и неудобная, очень мешает ходить. Он замазал её смолой.

Невеселым был этот вечер. Удрученные, с неясными предчувствиями, мы рано легли спать.

Что же могло случиться? Где ребята? Заблудились? Но там не новички, компасы и карты есть. Может, травма у кого-то? Тогда гонца должны были прислать. А вдруг это случилось далеко, еще в начале пути? Беспокойные, но бесполезные мысли не дают уснуть. Лишь глубокой ночью мне удается забыться в коротком сне.

Чуть забрезжил рассвет, Андрей с дядей Вовой, прихрамывающим на одну ногу, уходят, нагруженные тяжелыми рюкзаками. Мокрый лес смыкается за их спинами.

Еще один тревожный день. Уже 25 августа. До чего же тягостна неизвестность! Часов у нас нет, да и не нужны они здесь. Без них, хоть и сеет снова за окном нудный, не ко времени, дождь, знаем, что уже вечереет, а часа через три-четыре на землю опустится непроглядная темень.

Со стороны реки доносится свист. Орнитологи из нас никудышные, но этот звук явно не птичий. Илья вскакивает и босиком несется по холодной мокрой тропинке на берег. Далеко разносится его звонкий голосок. Еще не видя никого за деревьями, он ликующе кричит:

- Мама! Это мама с папой!

Мы с Яной спешим следом.

К берегу возле бани причаливает катамаран, заваленный грудой рюкзаков. На нем обе мои девочки - Саша и Таня, Валюшка и Андрей с Илюшкиным папой.

Я ловлю брошенную Андреем чалку, Яна привязывает конец за толстый ствол сосны.

Наконец-то! Прибыли наши долгожданные! Правда, пока только четыре человека, но это уже кое-что. Предельно уставшие, хоть бы кто-нибудь улыбнулся, обрадовался встрече! Да и вид у них, прямо скажем, не с подиума. Промокшая одежда, осунувшиеся лица... А обувь! Разве это обувь?! Это же настоящий пэчворк - произведение лоскутного искусства! Боже мой, а что это с моей Сашей? Лицо отекшее, глаза - щелочки, опухшая рука подушечкой выпирает из рукава...

Похоже, ужас от увиденного отчетливо отразился на моем лице, потому что я услышала утомленный голос моей младшей дочери:

- Мама, это - не галлы, это - мы.

Саша имела ввиду не древнюю народность, а "галлы" в смысле "галлюцинации", как сокращает это слово молодежный сленг.

- А где остальные? - испуганно спрашиваю я, хотя и так понятно, что на один катамаран всю группу не погрузишь.

- Идут с Сергеем Анатольевичем.

Илья обхватывает маму за ногу, крепко прижимается. Это ничего, что одежда у мамы мокрая и холодная, и то, что мама молчит, тоже не страшно. Мама здесь, рядом, он чувствует тепло ее руки, ласково обнимающей его, и значит все в порядке.

Все вместе разгружаем и вытаскиваем на берег катамаран, толпой идем к избушке. Илья не отходит от мамы ни на шаг. У костра уже суетится Яна. Когда это она успела уйти с берега? А из леса дядя Вова, как Иван Сусанин, выводит длинную вереницу ребят. Я считаю: "Один, два, три:двенадцать" Так, нас здесь четверо, четверо сплавились на катамаране, двенадцать вышли из леса, всего получается двадцать. Где еще один? Обеспокоенная не на шутку, тормошу Сашу и узнаю, что Юра Копытов остался на Медвежьем озере. Вернется домой вертолетом.

На поляне становится шумно и тесно. Изба забита людьми до отказа. Все спешат переодеться в сухую одежду, развешивая мокрую, куда придется. Рядом с костром над натянутой веревкой появляется еще один тент. В двадцатилитровом котле важно пыхтит каша, которую сосредоточенно помешивает Яна.

Еще два дня ребята набивали поджарые животы. Уничтожили половину запаса конфет, слопали бы и всю рыбу, если бы Андрей не убрал с глаз подальше бочонок.

Сбросить килограммчик - другой веса совсем неплохо, кое-кому даже необходимо, но все- таки, что же с ними случилось? Где они были, что видели и пережили?